Николай Олейников
(1898 – 1937)

          Николай Макарович Олейников родился 23 июля (5 августа н. ст.) 1898 года в станице Каменская Донецкого округа Области Войска Донского (ныне Ростовская обл.) в патриархальной семье богатого казака, державшего кабак. С детства писал стихи. Окончил четырехклассное Донецкое окружное училище в Каменске, учился в реальном, в 1916 году поступил в Каменскую учительскую семинарию. К этому времени он пишет стихи и прозу, серьёзно занимается математикой.
          В декабре 1917 Олейников стал красногвардейцем Каменского революционного партизанского отряда, в марте 1918 записался добровольцем в Красную армию, участвовал в боях с германцами и белоказаками, дважды подвергался аресту белоказаками.
          В 1920 вступил в РКП(б). Вошел в состав редколлегии газеты “Красный казак”; переехав в Бахмут (ныне Артемовск), стал ответственным секретарем газеты “Всероссийская кочегарка”. Вместе с приезжими петроградскими литераторами М.Слонимским и Е.Шварцем в 1923 году разработал концепцию и организовал издание литературно-художественного журнала “Забой”, который к четвертому номеру достиг неслыханного по тому времени тиража в 40 тысяч. В 1925 партиец и опытный редактор Олейников получает от ЦК ВКП(б) назначение в газету “Ленинградская правда” и вскоре становится сотрудником редакции журнала “Новый Робинзон”, впоследствии преобразованной в Детский отдел Госиздата, который возглавил С.Я.Маршак. В 1926–1928, активно сотрудничая в ленинградских и столичных журналах, занимается организацией радиовещания для детей, в 1928 назначается редактором новообразованного “Ежемесячного журнала” для детей (“Ёж”), постоянными авторами которого стали К.Чуковский, Б.Житков, В.Бианки, М.Пришвин, Е.Шварц, а также поэты группы “ОБЭРИУ” Д.Хармс, А.Введенский, Н.Заболоцкий, – с ними у Олейникова возникло особого рода творческое содружество. В журнале “Ёж” он чаще всего пишет под одним из своих донецких псевдонимов “Макар Свирепый”, разрабатывает слог и приемы пропагандистской публицистики для детей и публикует ряд брошюр этого жанра, в одной из которых (Танки и санки, 1929) критик из “Правды” распознал “опошление героической борьбы против белых и интервентов” и заключил: “Книжка вредна. Ее нужно изъять”.
          Многообразная литературная деятельность Олейникова имеет лишь косвенное отношение к его художественному творчеству, исключительно поэтическому. Иногда оно выполняло вспомогательную функцию спасительного осмеяния собственных занятий и окружения (шуточные “детгизовские” стихи), но чаще всего прямо противостояло той идейно-воспитательной направленности литературы, которой столь активно содействовал Олейников в своей роли редактора, изготовителя агитпропа и партийного куратора. Шуточные стихи были первичной формой творчества. Впоследствии они меняют качество и назначение: так, сохраняя видимость “посланий”, стихотворения становятся по сути дела безадресными (перепосвящаясь, они с издевательской легкостью меняют адресатов) и насыщаются поэтическим содержанием. Вероятно, некоторые ранние стихотворные опыты Олейникова утрачены: Чуковский писал о “множестве экспромтов и шутливых посланий” – правда, не различая ранних и поздних произведений Олейникова. Первые сохранившиеся стихи датируются 1926 (Начальнику отдела); по-видимому, посвященные Шварцу.
          Поэтическая личность Н. Олейникова формировалась в контексте научной (поэт изучал высшую математику и готовил к изданию свою монографию по теории чисел), философской (по Н. Олейникову, сознание определяет бытие, а не наоборот), русской и европейской поэтической и художественной культуры (Д. Свифт, Н. Гоголь, М. Салтыков-Щедрин, Ф. Достоевский, М. Зощенко и др.). Поэтическая способность Н. Олейникова реализовалась в процессе иронического отношения к миру, когда поэтическая ирония являлась орудием постижения, выражения и показа правды в условиях жесткой социальной регламентации общего поэтического выражения в целом. Поэт создал свой язык: “умышленный примитивизм, одноплановый синтаксис при многоплановой семантике” (Л. Гинзбург). А. Ахматова заметила (по воспоминаниям Л. Гинзбурга), что “Н. Олейников пишет стихи, как капитан Лебядкин (персонаж, созданный Ф. Достоевским), который, впрочем, писал превосходные стихи”.
          При жизни Олейникова были напечатаны лишь три его стихотворения (Служение науке, Муха и Хвала изобретателям); в 1934 ему удалось пристроить их в столичный журнал “30 дней”. Эта публикация была немедля опознана как враждебная вылазка в статье Ан.Тарасенкова Поэт и муха (“Литературная газета”, 10 декабря 1934). После этого отпал вопрос о напечатании новых, даже самых безобидных созданий Олейникова – циклов В картинной галерее (1936) и Вулкан и Венера (1937).
          3 июля 1937 Олейников был арестован Управлением НКВД по Ленинградской области. Его обвиняли в том, что “являлся участником контрреволюционной троцкистской организации, проводил контрреволюционную вредительскую и террористическую работу”, в том же месяце НКВД разгромило всю редакцию детской литературы (были арестованы по меньшей мере 11 сотрудников редакции. Группа редакторов, оставшихся на свободе, была вынуждена написать заявление "об уходе по собственному желанию" Уцелевшие сослуживцы отмежевались от “врага народа” Олейникова и его приспешников, “контрреволюционной вредительской шайки, сознательно взявшей курс на диверсию в детской литературе”. Статья в стенгазете кончалась призывом: “Добить врага!”
          Постановлением Комиссии НКВД и Прокурора СССР от 19 ноября 1937 года Олейникову определена высшая мера наказания – расстрел. Расстрелян 24 ноября 1937 года.
          Спустя двадцать лет после гибели поэта, его жена, которая после ареста мужа была выслана из Ленинграда, получила лживое свидетельство о смерти Николая Олейникова от "возвратного тифа" 5 мая 1942 года (дата выдачи – 2 октября 1956 года).

ТАРАКАН

Таракан попался в стакан.
                    Достоевский

Таракан сидит в стакане.
Ножку рыжую сосёт.
Он попался. Он в капкане.
И теперь он казни ждёт.

Он печальными глазами
На диван бросает взгляд,
Где с ножами, с топорами
Вивисекторы сидят.

У стола лекпом хлопочет,
Инструменты протирая,
И под нос себе бормочет
Песню "Тройка удалая".

Трудно думать обезьяне,
Мыслей нет — она поёт.
Таракан сидит в стакане,
Ножку рыжую сосёт.

Таракан к стеклу прижался
И глядит, едва дыша...
Он бы смерти не боялся,
Если б знал, что есть душа.

Но наука доказала,
Что душа не существует,
Что печёнка, кости, сало —
Вот что душу образует.

Есть всего лишь сочлененья,
А потом соединенья.

Против выводов науки
Невозможно устоять.
Таракан, сжимая руки,
Приготовился страдать.

Вот палач к нему подходит,
И, ощупав ему грудь,
Он под рёбрами находит
То, что следует проткнуть.

И, проткнувши, на бок валит
Таракана, как свинью.
Громко ржёт и зубы скалит,
Уподобленный коню.

И тогда к нему толпою
Вивисекторы спешат.
Кто щипцами, кто рукою
Таракана потрошат.

Сто четыре инструмента
Рвут на части пациента.
От увечий и от ран
Помирает таракан.

Он внезапно холодеет,
Его веки не дрожат...
Тут опомнились злодеи
И попятились назад.

Всё в прошедшем — боль, невзгоды.
Нету больше ничего.
И подпочвенные воды
Вытекают из него.

Там, в щели большого шкапа,
Всеми кинутый, один,
Сын лепечет: "Папа, папа!"
Бедный сын!

Но отец его не слышит,
Потому что он не дышит.
И стоит над ним лохматый
Вивисектор удалой,

Безобразный, волосатый,
Со щипцами и пилой.

Ты, подлец, носящий брюки,
Знай, что мёртвый таракан —
Это мученик науки,
А не просто таракан.

Сторож грубою рукою
Из окна его швырнёт,
И во двор вниз головою
Наш голубчик упадёт.

На затоптанной дорожке
Возле самого крыльца
Будет он, задравши ножки,
Ждать печального конца.

Его косточки сухие
Будет дождик поливать
Его глазки голубые
Будет курица клевать.

{1934}

 

* * *

Графин с ледяною водою.
Стакан из литого стекла.
Покрыт пузырьками пузырь с головою,
И вьюга меня замела.

Но капля за каплею льётся —
Окно отсырело давно.
Водою пустого колодца
Тебя напоить не дано.

Подставь свои губы под воду —
Напейся воды из ведра.
Садися в телегу, в подводу —
Кати по полям до утра.

Душой беспредельно пустою
Посметь ли туман отвратить
И мерной водой ключевою
Холодные камни пробить?

1937

 

* * *

Птичка безрассудная
С беленькими перьями,
Что ты всё хлопочешь,
Для кого стараешься?
Почему так жалобно
Песенку поёшь?
Почему не плачешь ты
И не улыбаешься?
Для чего страдаешь ты,
Для чего живёшь?
Ничего не знаешь ты, —
Да и знать не надо.
Всё равно погибнешь ты,
Так же, как и я.

1937

 

<= На главную

Hosted by uCoz