Николай Зарудин

Николай Зарудин
(1899 – 1937)

Николай Николаевич Зарудин родился 1 октября 1899 года в Пятигорске. В первые годы советской власти был тесно связан с литературной жизнью Смоленска. В 1923 году вместе с С. Навесским, Б. Бурштыном. Евг. Костецким, Ник. Лухмановым, М. Волчанецким, Ник. Берёзкиным подписал декларацию (своеобразный литературный манифест) "Арены". Автор книги стихов "Снег вишнёвый" (1923 г.). Председатель литературной группы "Перевал" (1924-1932 гг.). В 1928 году вышла его книга "Полем юности", в 1932 году – роман "Тидцать ночей на винограднике", в 1934 году – сборник рассказов "Страна смысла". Совместно с Ив. Катаевым написал рассказы об Армении "Наш друг Оваким Петросян" (1935 г.).
Арестован 21 июня 1937 года. Обвинение: участие в антисоветской террористической организации. Приговорен к расстрелу 13 августа 1937 года, расстрелян в этот же день. В этот день была расстреляна большая группа писателей. Место захоронения – “Могила невостребованных прахов” на Донском кладбище в Москве.

* * *

Весна пронеслась мимо жизни, как поезд,
Как стёкла и цепи, и грохот и слава...
Осталась за насыпью дымная повесть,
Во сне одучанчик, столбы и канава.

Обтаяли ёлки смолою на лапах,
Рассохлась сторожка. Со скатов пологих
Трава затаила волненье и запах
Песка и мазута железной дороги.

Ушли облака с пассажирским. У линий
Лишь сторож с рожком, довольствуясь малым,
Глазел, как с билетом воздушным и синим:
Какая-то юность уходит по шпалам.

1928

НА ГЛУХАРЯ

У сосен — трёх черных сестёр
Легла Глухариная Грива.
Забытый лесной разговор
Костёр начинает лениво.

Пищат в полусне угольки
Над грудою колкого жара,
Мигают багрово пеньки
Из тьмы, непролазнее вара.

Уж месяц в болоте сгорал.
Мутнели еловые вешки.
И глухо сапог раскидал
Кровавые сны — головешки.

Ни зги, ни просвета, ни слов,
Лишь звёзды мигают, как раньше,
И вдруг — над стеною лесов
Хрипит и проносится вальдшнеп.

Простонет, пробьется бекас —
Нет сумрака глуше у бора,
Тропинка — ведущая нас,
И шорох — ясней разговора.

Весенняя серая ночь
Вся в шорохе влажном и росном.
Я звёзд не могу превозмочь,
Мигающих в сумрачных соснах.

Но миг — и от солнечных сил,
Из ночи, из чёрного ада,
Как грохот от каменных крыл,
Захлопала в соснах громада.

Качнулась дремучая старь,
Колючее солнце дымило.
Бормочет, скрежещет глухарь,
Косматая щёлкает сила.

Уж ей тишина не дана,
Две песни даны ей на милость
И грянул огонь. Тишина
Вдруг ахнула — покатилась.

Сквозь хвойные лапы и дым
Катилась и билась в падучей,
А мертвая тяжесть с вершин
Цеплялась за грузные сучья.

Белеют за речкой лога
Заря! — и на кочках краснея,
За ней по следам лесника
Глухарья волочится шея.

На тропке оленьего мха
Дымятся брусничные брызги.
Избушка! О крик петуха!
О жизнь! О собачие взвизги!

1925

ПУМРА

Кто дал зловещие такие имена,
Такие странные и дикие, как пумра?
Петушьим криком спутавшийся сумрак
Голубобледным днём покорный трепет льна.

Там ветры скользкие, холодные вьюны,
Зелёные огни мигают между пнями.
И есть по-прежнему там, верно колдуны
С лесными веками и красными глазами.

Они у бани, полночью, в неверный лаз
Льют муть из горлышка на ржавые иголки,
И загорается тогда тревожный лунный глаз,
И хрипло воют сгорбленные волки.

Там в цепких сумерках столетия висят,
Ругают бога матерно седые колокольни,
А сквозь бельмо вдруг скажет свежий взгляд
Про чьё-то нежное, усталое приволье...

Какие песни знают там в лесах!
Над чёрным озером у журавлиной клики
Колтун растёт на жирных волосах
Под перешёпот земляники.

Там старики ведут свой счет на пнях
О всех сказаниях, затерянных и жутких,
И звёзды светятся в торжественных ночах,
Как в зыбкой топи светят незабудки.

А каждая заря как будто на столе
Покойник — в новой призрачной колоде.
О скольких днях не сказано в народе!
Как много песен сгинуло в земле!

<= На главную